«Я не боюсь сказать» - откровенно о пережитом насилии. Я не боюсь сказать: флешмоб против сексуального насилия открыл истории женщин, которые долго стеснялись рассказать о домогательствах Я не боюсь сказать реальные истории

В русском и украинском сегменте фейсбука уже почти неделю гремит флешмоб «Я не боюсь сказать». Украинский общественный деятель Анастасия Мельниченко опубликовала пост, в котором она описала совершенные в отношении нее сексуальные домогательства, и призвала других женщин делать то же самое.

Цель мероприятия Анастасия описала следующим образом:
«Задумывались ли мужчины, каково это: вырастать в атмосфере, когда к тебе относятся как к мясу? ... Я знаю, что до них это вряд ли дойдёт. Я бы вообще ничего не объясняла, но их, к сожалению, половина человечества.
Нам, женщинам, важно говорить о нашем опыте. Важно сделать его видимым. Пожалуйста, говорите. »

И дамы заговорили. Лента фейсбука оказалась забита историями всех возможных сортов, от мелочей вроде предложений познакомиться, на которые обычно вообще не обращают внимания и забывают сразу после окончания звучания фразы, до совершенно жуткой уголовщины. Подавляющее большинство этих историй было написано от имени жертв и не анонимно.

Флешмоб стал весьма популярен. О нем написали многие СМИ.

Можно уже подвести некоторые итоги. И итоги эти неутешительны. В этом странном мероприятии, как в капле воды, отразилось весьма печальное интеллектуальное состояние нашего общества.

Любой нормальный человек, затевая какое-то мероприятие, сначала формулирует цель, которой он хочет достичь, и уже после этого, исходя из желаемой цели, продумывает последовательность действий, которую необходимо совершить для достижения этой цели.

Какова цель мероприятия «Я не боюсь сказать»? А никакой. У него нет цели. «Нам важно говорить о нашем опыте» - это не цель. Это эмоция. Цель - это «нужно сделать так, чтобы».

Так чего хотела достичь инициатор флешмоба? Ничего.

Хотя у деятельности, связанной с каким бы то ни было насилием, может быть целый ряд очень достойных целей. Например:
- в будущем свести количество случае такого насилия к минимуму, в идеале к нулю,
- найти виновных уже совершенных преступлений и покарать их,
- постараться по возможности минимизировать вред от уже совершенного насилия для жертв.

Для достижения этих целей разумно было бы совершать следующие действия:
- вводить законодательство, которое облегчало бы доступ жертв к правосудию и делало бы наказание максимально неотвратимым (потому что для профилактики преступлений самое важное не жестокость наказания, а него неотвратимость),
- создавать инструкции для потенциальных жертв, что нужно делать, чтобы не стать жертвами,
- проводить разъяснительную работу среди потенциальных преступников, что некоторый набор действий является преступлением, правонарушением, что это жестоко, что так делать нельзя (воздействовать на их эмоции, сознательность, страх, правовое сознание - что угодно, лишь бы предотвратить совершение ими преступлений).

В потоке флешмоба «Я не боюсь сказать» иногда попадаются крупицы здравого смысла в виде инструкций для потенциальных жертв или их родителей, как избежать насилия, в виде призывов к мужчинам убедиться, что девушка точно согласна, в виде инструкций что делать в случае, если насилие все-таки произошло. Но эти редкие полезные ресурсы тонут в потоке бессмысленной порнографии.

Психологи хватаются за голову: от потока описаний случаев насилия в ленте у жертв случается повторная травматизация. Некоторые особо впечатлительные и внушаемые внезапно вспоминают или «вспоминают» какой-нибудь мелкий случай столетней давности и начинают от него страдать - причем страдать совершенно реально.

Очень показателен в этом смысле пост одной девушки, которая описала случившееся с ней в пионерском лагере. Несколько мальчиков из ее отряда стали спрашивать ее и подружку, еврейки ли они. Девочки отказались отвечать. Мальчики стали проявлять к ним агрессию, девочки убежали в свою комнату и заперлись там. Немного поскандалив под дверью в духе «девчонки, ну, вы что, мы же хотим дружить», мальчики ушли. Много лет автор поста считала, что это история про антисемитизм. А начитавшись «небоящихсясказать», вдруг «осознала», что это история про домогательства.

В общем, от бессмысленной деятельности, как это обычно бывает, не случается почти никакой пользы, кроме вреда.

Участники флешмоба ожидаемо демонстрируют такой же уровень целеполагания, как и его инициатор.

Зачем люди, в основном женщины, рассказывают о том, как они стали жертвами домогательств или сексуальных преступлений? Особенно в случае, если насилие все-таки произошло? С какой целью человек уведомляет весь мир о том, что он стал жертвой? Что он проигравший. Что ему не повезло.

О таком факте биографии следует рассказать будущему мужу. Не рассказать просто нечестно. Должен же он знать, кого берет в свою семью и делает матерью своих детей. Но городу и миру? Зачем???? Это так же нелепо, как ни с того ни с сего информировать окружающих о своих болезнях, или фобиях, или других фактах биографии, в которых нет предмета для гордости.

В некоторых случаях это могло бы быть оправдано. Если бы человек решил осознанно пожертвовать своей репутацией ради других людей и излагал бы текст вида: «Я совершил такие-то и такие-то действия, в результате со мной произошла такая-то история. Чтобы вы не стали жертвой, как я, не повторяйте моих ошибок и не совершайте таких-то и таких-то действий.» Ну, или, на худой конец «со мной произошло такое-то несчастье, я долго преодолевал его последствия и наконец преодолел, вот мой совет, как можно преодолеть последствия этого несчастья».

Но участники флешмоба в подавляющем большинстве случае не делают из своих рассказов никаких выводов, не создают никаких инструкций. Они просто оповещают окружающих о том, что они жертвы.

В последнее время это вообще стало модно на Западе: рассказывать о своих неудачах, о своем статусе жертвы. Без всякой пользы, без всяких выводов. Просто рассказывать. Становится модно гордиться своей слабостью, своими проигрышами, своими неудачами.

Это дикая, странная и крайне опасная для цивилизации тенденция. На протяжении всего развития человечества люди гордились тем, что удалось сделать. Гордились победами. Гордились сильными. Сейчас становится модно гордиться слабостью, проигрышами, поражениями.

Если продолжим в том же духе, выживание европейской цивилизации будет под очень большим вопросом.

Вывод первый: не нужно следовать глупой европейской моде гордиться слабостью. Транслировать в публичное пространство неудачи плохо для дела. Это создает у окружающих совершенно неправильное ощущение, что «все равно ничего не получится». Из неудач нужно делать выводы и, если уж транслировать, то оценку неудач и предложения, что нужно сделать, чтобы улучшить ситуацию.

Вывод второй: граждане, когда вы что-то затеваете - действуйте в следующем порядке:

1. сначала поймите, какова ваша цель,


2. потом продумайте последовательность действий, которая может привести к этой цели,


3. потом реализуйте эту последовательность.

С чем связана популярность флешмобов с историями о депрессии и пережитом насилии, помогают ли они справиться с психологической травмой, как флешмобы запускают механизм ложных воспоминаний и из-за чего участники сталкиваются с травлей?

«Бумага» поговорила c кандидатом психологических наук, преподавателем СПбГУ Екатериной Буриной.

- Почему флешмобы вроде «Я не боюсь сказать», Me Too и Face of Depression в соцсетях становятся всё более популярными?

Это может быть связано в целом с увеличением количества людей, которые пользуются соцсетями. И это некий тренд - выносить свои переживания вовне. Многие используют социальные сети, чтобы делиться чем-то своим: выкладывают музыку, которую слушают, подписывают фотографии, пишут посты. Мне кажется, популярность флешмобов обусловлена именно временем.

В таких флешмобах люди рассказывают личные истории, нередко выносят на публику очень травматичный опыт. Иногда не анонимно. Это откровенность из разряда той, с которой люди рассказывают всё о себе попутчикам в поезде?

Мне не кажется, что здесь есть какой-то единый механизм. Каждый делает это по своим причинам. Некоторые используют свои страницы в соцсетях как свой личный дневник. Для кого-то важно показать: «я другой, не такой как все, выкладываю что-то сложное, пускай посмотрят, какая у меня жизнь», ему от этого становится легче. Кто-то хочет найти себе условно соратников и людей, которые также переживают какие-то [схожие] события. Кому-то просто интересно.

Если сравнивать с нулевыми, когда уже появился ЖЖ, можно ли сказать, что по сравнению с тем временем люди стали более открытыми и для них стало меньше табуированных тем?

Полагаю, да. Табу вообще постепенно уходят. Конечно, остаются темы, которые мы всё еще не очень активно обсуждаем, но многие люди, наоборот, «ловят волну» и говорят, что табу быть не должно, надо обсуждать всё, всё должно быть открыто. В 90-е и позже это тоже было, но не так массово. Форма немного меняется, и количество [людей, готовых отказаться от табу], увеличилось.

Как участие во флешмобах влияет на перепроживание травмы? И в случае если читаешь истории участников флешмоба, и если рассказываешь свою историю.

Как мне кажется, некоторые люди (и я знаю таких), участвующие во флешмобах, до конца не справились с переживанием травмы и, соответственно, вытаскивают историю снова. Это болезненно, но они себе и помогают: снова проговаривают травму, переживают ее, и она как-то «укладывается» после. Особенно если всё проходит хорошо во время рассказа истории какой-то группе.

- То есть если обратная связь на историю положительная?

Да, если была поддержка и не было буллинга. Но есть люди, которые не хотят говорить о травме или натыкаться на определенные темы. Может, потому что еще слишком остро переживают, может, что-то в жизни произошло, что напомнило об этом.

Если говорить о людях, которые не до конца пережили свою травму, для них участие в таких флешмобах безопасно?

Тут вопрос: кто аудитория, на которую я выношу свою историю? Если это люди подготовленные и настроенные положительно… Ведь некоторые даже не хотят действовать назло или задавать какие-то вопросы и причинять вред, но непродуманный вопрос или ремарка могут навредить. Всё может сложиться действительно замечательно и безопасно, но может появиться человек, задающий вопросы, к которым автор истории не готов.

Причем опять же сначала это может восприниматься как нечто отрицательное, а потом, переживая и задумываясь, автор истории может этого человека поблагодарить, потому что, возможно, вопрос и правильный, просто автор не был готов.

Иногда участники пишут «Я не придавал/а этому значения, но прочитал/а истории и понял/а, что это был травматичный опыт». Можно ли сказать, что человек проецирует опыт других людей на свой?

Например, жил человек, который считал: «что было, то было», а потом почитал [истории], посмотрел и понял, что это была травмирующая ситуация, и решил, что теперь он стал другим, потому что воспринимает себя иначе. И, наверное, если бы не прочитанная им история, он бы даже об этом не задумался.

С другой стороны, что-нибудь другое к этому [переосознанию] его могло привести. Потому что, возможно, опыт был действительно травматичным, а человек его с помощью психологических защит «укладывал» и думал, что всё нормально.

Бывают еще ложные воспоминания, которые встраиваются в память. И мы помним то, что на самом деле не происходило. И может, мы, прочитав какую-то историю, додумаем нечто похожее [из своего опыта], усилим, испытаем к этому какие-то эмоции, будем думать, что это действительно было с нами. У нас начнутся какие-то переживания по этому поводу, хотя в реальности всё могло быть не совсем так.

- Расскажите, как устроен механизм ложных воспоминаний.

Возьмем наше детство. Вряд ли мы всё прекрасно помним. Мы помним зачастую только самые яркие события, а в основном - рассказы других людей: родителей и сверстников. Или вспоминаем что-то по фотографии. Или вспоминаем какой-то рассказ, связанный с фотографией. И мы склонны думать, что это наши воспоминания. Есть исследования о том, что человеку можно подсадить ложные воспоминания, навязать память о событиях, которых в его жизни не было.

- Что можно назвать травмой в общем смысле?

Какое-то событие негативного характера, которое влияет на человека, заставляет испытывать боль, иногда физическую. Но это очень разноуровневое понятие. Сейчас травмой называют многое. Убили на глазах человека - это травма. Участвовал в военных действиях - тоже травма. Но они категорически разные, и переживаем мы их тоже по-разному, хотя и есть схожие моменты.

Вы сказали, что люди часто начинают чувствовать себя жертвой. Такие флешмобы, как «Я не боюсь сказать», Me Too и Face of Depression критиковали за то, что люди, причастные к ним, начинают настаивать на статусе жертвы. Действительно ли это так? И почему так происходит?

Есть такая личностная черта, и, возможно, кто-то получает от этого выгоду: внимание, поддержку, отсутствие осуждения. Флешмобы и правда за это критикуют. С другой стороны, раньше о подобном вообще не говорили.

В Америке и Европе тренд на флешмобы пошел раньше, и до нас он какое-то время назад докатился [в такой форме]: теперь мы будем об этом (травмах - прим. «Бумаги» ) говорить, показывать таких людей. Сейчас это даже гипертрофированно. Мне кажется, что со временем [интерес] спадет. А сейчас [происходит так]: «Давайте обо всем говорить, давайте признавать все меньшинства».

С чем связан этот ажиотаж? С тем, что просто есть новый тренд или с нашей ментальностью и тем, что определенные темы у нас долго не обсуждались?

Мне кажется, и то, и другое. Если бы дело было в том, что это новый тренд, люди бы последовали ему, а потом [от него] ушли. А все-таки он до своего пика еще не дошел.

- В чем плюсы и минусы?

С одной стороны, снятие табу - это плюс. Здорово, когда можно говорить обо всем и все всё принимают. Но уровень принятия у всех разный. Разрушение некоторых стереотипов и в принципе возможность просто сказать, какой ты, что с тобой было. Плюс поддержка: всегда можно найти группу людей, которые тебе помогут справиться с пережитым.

Минусы в том, что это порой цепляет людей, которые не хотят в этом принимать участие и знать об этом. Людям, которые не пережили [травму], зачастую это только в минус. Я сейчас консультирую, и многие мои клиенты пытаются скрываться, уходят из соцсетей, хотят побыть в себе, переживать всё одни, а не с обществом.

Некоторые участники флешмобов могут сталкиваться с травлей. С учетом соцсетей механизм травли как-то изменился?

Раньше травля происходила в маленьком обществе. Тот же класс, где-то на работе. При кибербуллинге растет масштаб. Теперь люди входят в большее количество групп, сообществ, и в каждом из них может возникать ситуация травли.

Зачастую это происходит в письменной форме. И люди [в этом случае] не знают границ. Когда я разговариваю с человеком, это может дойти и до рукопашной, но все-таки есть грань, можно остыть. А когда человек пишет, он может писать одному, второму, третьему, таким образом проявляя свою агрессию, но не прорабатывая ее до конца. Он травит людей, хотя не знает их, а сделал вывод только по их комментарию или фотографии.

- Можно ли сказать, что травля стала жестче? Например, за счет распространения каких-то интимных фотографий?

Да. Стало больше рычагов воздействия, просто потому, что больше информации есть о человеке в соцсетях. Появилось больше способов, как можно навредить. Можно найти друзей [жертвы], как-то воздействовать через них.

С чем связаны негативные реакции на флешмобы? Почему они могут вызывать у наблюдателей раздражение, неприязнь и отвращение?

Это может быть связано с тем, что таких историй слишком много и человек в новостной ленте случайно наткнулся на что-то подобное. И он подумал: «Зачем снова такой негатив выкладывать». И написал [ответ, комментарий]. Или есть своя какая-то травма или какое-то текущее событие, которое трогает, и поэтому человек так остро реагирует.

- Может ли участие во флешмобах заменить психотерапию?

Думаю, что может - и успешно. Тут происходит то, что принято считать камингаутом: я никому не рассказывал о чем-то, а вот теперь говорю. Причем неважно, что это за информация, но если сообщаю ее в первый раз, то я уязвим и смотрю, как общество, которое меня читает или слушает, реагирует на то, что я рассказал. И мне легче, потому что я всё проговорил и не держу эту уникальность в секрете.

У кого-то есть похожая история, и тогда я понимаю, что не один. И вот это самое важное, что работает на групповом уровне: я вижу людей, которые похожи на меня, которые успешно справляются, хорошо живут, у них всё в порядке. И тогда у меня тоже появляется условная вера, что и у меня тоже всё может быть хорошо, и я тоже могу с этим справиться.

Это очень хорошо работает как отсроченный эффект. Может быть, потом я буду сидеть и вспоминать истории других людей или какие-то их слова поддержки, и в какие-то сложные моменты они будут меня вытаскивать. Это терапевтично.

Похожий эффект может достигаться при групповой терапии или личном консультировании. Потом мне будет легче об этом говорить и писать. Не то чтобы механизм проработки травмы запускается с момента рассказа, но начнется новый виток. И я по-другому начну перерабатывать то, что болит.

Акция в Facebook «Я не боюсь сказать» набирает обороты. Люди, пережившие насилие, откровенно рассказывают о пережитом насилии. Реакция на откровения пользователей сети весьма неоднозначна

Главная тема социальных сетей — флешмоб «Я не боюсь сказать». Под этим хештегом женщины рассказывают о ситуациях, когда они столкнулись с насилием. Запущенную украинской журналисткой Анастасией Мельниченко, акцию уже назвали самой отважной кампанией за всю историю русскоязычного Интернета.

Никто не ожидал, что будет такой эффект. Что не только женщинам, но и мужчинам найдется, что сказать о насилии. Удивительным оказался не только масштаб акции (у каждого оказалась пара знакомых, переживших тяжелые травмы), но и то, сколько людей оказались готовыми говорить. Получилась коллективная психотерапия о границах собственного тела и своей сексуальности.

Ксения Чудинова директор по спецпроектам в The Snob «Меня потрясла история одной женщины, которая описала всю свою жизнь, нанизав ее на эпизоды этого насилия, которое начинается с 5-летнего возраста и заканчивается 52-летним возрастом. И, когда ты понимаешь, что ребенок не получил поддержку ни со стороны родителей, друзей, учителей, потом ни стороны мужа, то есть вообще ни разу не получал поддержку и помощь в тех ситуациях, в которых он оказывался. Более того, били, насиловали маленькую, чуть постарше, беременную женщину, и все проходили мимо, и вот эта история, как мне кажется, она как раз очень здорово отрезвляет тебя в том смысле, что, если тебе повезло отделаться легким испугом, то ты не можешь говорить, что что-то такое происходит непонятное, можно не обращать внимание. На это нельзя не обращать внимание».

Из соображений этики мы не стали просить тех, кто написал о пережитом, высказываться для эфира. Тем временем в социальных сетях волна признаний превратилась уже в реакцию — от тех, кто пишет «сама виновата», до тех, кому неприятен негатив. От тех, кто понял, как им повезло, до тех мужчин, кому флешмоб открыл глаза. В обществе мачизма, где к женщинам до сих пор относятся свысока, главная цель акции — быть услышанными.

Мария Мохова директор Центра помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры» «Я много раз сталкивалась с ситуацией, когда что-то происходит, мужчина бьет женщину, когда прохожие ему что-то говорят, он отвечает им «это моя жена». Люди разворачиваются и идут дальше. Все. За дело. Это его жена, он может ее бить. Он не может ее бить. Это очень важно понимать, чтобы общество стало чувствительно. Когда в автобусе тебя трогают за попу, и тебе становится стыдно от этого. Если что-то изменится, то тебе не будет стыдно. Ты отреагируешь на это. Люди, которые находятся вокруг тебя, потому что всегда это делается в тесноте, тоже отреагируют на этого человека. Может быть, он поймет, что для него этот автобус небезопасен, и он не будет больше трогать никого. Практически любая женщина расскажет такую историю. Нам стыдно, нам, что нас потрогали. Это надо менять».

Тем временем в Германии ужесточили закон о сексуальном насилии. Теперь пострадавшая будет считаться таковой, даже если просто выразила несогласие, но сопротивления не оказывала. А в России разгораются дискуссии, как себя вести, чего не следует говорить жертве насилия, как ей помочь и виновата ли она сама.

Журналистка Анастасия Мельниченко начала в украинском сегменте фейсбука флешмоб «Я не боюсь сказать» против насилия над женщинами. Под специальным хэштегом пользовательницы рассказывают истории пережитых изнасилований и сексуальных домогательств, одни мужчины поддерживают их, другие считают, что флешмоб высосали из пальца.

Журналистка Анастасия Мельниченко 5 июля написала в фейсбуке о сексуальных домогательствах со стороны мужчин, которые она пережила в детстве и юности, подчеркнув, что в таких ситуациях жертва не должна чувствовать себя виноватой.

Мне 6-12 лет. К нам приезжает родственник, который любит сажать меня к себе на колени. В какой-то момент, когда я уже стала подростком, он хочет поцеловать меня в губы, я возмущаюсь и убегаю. Меня называют «невежливой».
Мне 13 лет. Я иду по Крещатику, несу домой по пакету продуктов в каждой руке… Вдруг мужик, который идёт навстречу, резко меняет траекторию движения и с разбега хватает меня между ног, так сильно, что приподнимает на руке. Я настолько в шоке, что не знаю, как реагировать. Мужик отпускает меня и спокойно идёт дальше.
Мне 21. Я рассталась с психопатом, но забыла у него дедушкину вышиванку… Иду к нему домой, он меня скручивает, насильно раздевает и привязывает к кровати, не насилует, «просто» делает физически больно… Фотографирует меня голой и грозится выложить снимки в интернете. Я ещё долго боюсь рассказывать, что он со мной сделал, потому что боюсь фото… А боюсь, потому что стесняюсь своего тела.
- Анастасия Мельниченко

Анастасия призвала женщин под хэштегом #ЯнебоюсьСказати (Я не боюсь сказать) рассказывать свои истории, чтобы мужчины поняли, что происходит вокруг.

Задумывались ли мужчины, каково это: вырастать в атмосфере, когда к тебе относятся как к мясу? Ты ничего не сделала, но каждое считает себя в праве тебя трахать и распоряжаться твоим телом. Я знаю, что до них это вряд ли дойдёт. Я бы вообще ничего не объясняла, но их, к сожалению, половина человечества.
- Анастасия Мельниченко

Хэштег получил огромный резонанс в украинском сегменте фейсбука, под хэштегом #ЯнебоюсьСказати женщины рассказывают свои истории о сексуальном насилии.

Мне было лет 9 или около того. Помню, в тот день мне хотелось одеться так, чтобы быть красивой. Я надела розовую юбку и синюю блузку с длинным рукавом, а на волосы - ободок. Я себе очень нравилась…
Ему было в районе 50. Брюки, коричневая футболка с отложным воротничком, дымчатые солнечные очки, намечающаяся лысина, в руках дипломат. Не какой-нибудь маргинал или обдолбыш. Представительный и солидный мужчина в возрасте.
«Девочка, а где здесь находится ближайшая школа? Я ищу молодых артистов для съёмок в кино».
«А ты не хочешь сниматься в кино?»
Фильм назывался «Сады Семирамиды». Так он сказал.
Ему надо было кое-что проверить. И он завёл меня в ближайшую парадную. Внутри было гулко, прохладно и пусто. И там он начал меня лапать. А я стояла и терпела. Старших надо слушаться. Наверное, ему действительно надо что-то проверить. Он ведь снимает кино.
- Svietlana Spector

Мне 18. Я ссорюсь с родителями и сбегаю из дома, иду по улице и рыдаю. Какой-то мужчина говорит мне: «Девушка, что случилось?» Я рассказываю ему всё, и он говорит: «Идём, сделаю тебе кофе, отойдёшь». Я верю ему и иду, дура. Дома он насилует меня и отпускает. Я возвращаюсь к себе, молчу и долго принимаю душ. Когда знакомая услышала эту историю, всё, что она сказала - какой у тебя классный парень, не бросил тебя [после этого].
- Наталья Гайда

Мне 15. Зимний вечер, возвращаюсь домой с тренировки. В автобусе двое ментов в форме и с семками прижимают меня к поручню, отгораживая от других, и предлагают «культурно провести вечер только со мной. Почему нет? Как это ты не хочешь?» И снова, и снова все те полчаса, которые нужно было ехать. Я не помню, как убежала, но помню, что из пассажиров никто, конечно же, не помог - все отворачивались, и каждый делал вид, что ничего не происходит.
- Анна Вовченко

Мужчины тоже начали реагировать на флешмоб, многие возмущены тем, как жестоко общество по отношению к женщинам.

Прочитал с десяток историй под хэштегом #ЯнебоюсьСказати. Хочется достать дрын с гвоздями и неистово х****ить аморальных уродов. Больше всего поражают истории с девочками 6-10 лет. Это лютый п****ц! И разрывает на куски общая мантра в обществе «сама виновата, молчи», о которой упоминают почти в каждом посте. Общество рабов и трусов… Правильный хэштег! Правильная идея!
- Артем Соколенко

Другие высказываются против флешмоба, считают его антимужским и раздутым из ничего и подчёркивают, что мужчины тоже страдают от насилия, в том числе и со стороны женщин.

В ответ на антимужиковый флешмоб #ЯнебоюсьСказати предлагают отреагировать зеркальным #бабаДінамо. Знаете, у каждого в жизни случаются разные случаи, но это не значит, что все вокруг идиоты).
- Вячеслав Пономарев

Уважаемые женщины, рискую наломать вам «тягу». Роль жертвы, слабый пол, гендерное неравенство и всё такое… Я мужчина, мне 37, а когда было 11, меня пытался соблазнить пожилой развратник. Лёг со мной спать. Я сбежал, когда он начал меня щупать. Секса не случилось. Растление детей - это отвратительно, секс по принуждению - недостойно. И к чему здесь пол? Разве только женщины могут пострадать? Женщина может быть как жертвой, так и насильником. Или соучастником. - Евгений Миценко

После постов от мужчин Анастасия Мельниченко добавила в свой первый пост призыв и к ним делиться подобными историями. В фейсбуке уже запустили аналогичные хэштеги #ЯнебоюсьСказать и #IamNotAfraid, чтобы истории о насилии публиковали русскоязычные и англоязычные пользователи.

Ранее Medialeaks рассказывал о резонансной истории в США, когда судья приговорил 20-летнего студента Стэнфордского университета к всего лишь шестимесячному тюремному сроку за изнасилование. Его жертва написала , которое опубликовали крупнейшие СМИ, американцы требовали отставки судьи.

Также мы писали о победительницах конкурса «Мисс Россия», которые в интервью , в том числе и по поводу внешности.

В социальных сетях набирает оборот флешмоб #янебоюсьсказать. Акция впервые побудила многих женщин рассказать о случаях сексуального насилия. Через социальные сети можно вновь взглянуть на опыт, который многими на постсоветском пространстве просто игнорируется.

Всем нам известно, что изнасилование — крайне травматический опыт как для женщин, так и для мужчин. Отправиться после него крайне сложно, а уж когда общество начинает нагнетать фразами «сама виновата», «нечего выносить ссор из избы», «перетерпи, будь гордой», то вернуться к нормальной жизни становиться еще сложнее. Многим из нас может показаться, что изнасилование женщин — крайне редкий случай: в МВД Беларуси за 2015 год зарегистрировано 145 случаев изнасилования. В соседней России на официальную государственную статистику смотрят довольно критический, так как она не отображает масштабов проблемы — по результатам опросов Национальной независимой комиссии РФ по правам женщин и насилию в отношении женщин в целом около 22% всего женского населения России подвергалось как минимум раз изнасилованию (при этом лишь 8% из них подавали заявление).

Найти результаты подобных исследований для Беларуси, к сожалению, не удалось, однако близость культурных и социологических проблем обоих стран не заставляет усомниться в том, что Беларусь не далеко ушла от России. Масштабы проблемы в человеческом обществе могут быть катастрофическими — в 1998-2000 годах ЮАР занимала первое место по изнасилованиям в мире: 500 000 случаев изнасилования за год, 25% мужчин в опросах заявляли о том, что хотя бы раз кого-то изнасиловали (sic!)

Учитывая все вышесказанное флешмом #янебоюсьсказать представляет из себя крайне важный красный флаг для обществ бывшего советского союза — проблема изнасилования существует и нам необходимо что-то с этим делам.

Вот несколько историй, которые СМИ выбрали из #янебоюсьсказать:

«Я не боюсь сказать. И я не чувствую себя виноватой.

Мне 6−12 лет. К нам приезжает родственник. Он любит посадить меня на колени. В какой-то момент, когда я уже стала подростком, он хочет поцеловать меня в губы. Я возмущаюсь и бегу. Меня называют «невеждой».

Мне 13 лет. Я иду по Крещатику, неся домой по пакету продуктов в каждой руке. Прохожу отрезок от КГГА к ЦУМа. Скоро мой дом. Вдруг дядя, что идет навстречу, резко меняет траекторию движения и с разгона хватает меня между ног. Он хватает так сильно, что приподнимает меня на руке. Я в таком шоке, что просто не знаю, как реагировать. Дядя отпускает меня и идет спокойно дальше.

Мне 21. Я разошлась с психопатом (настоящим, клиническим), но забыла у него дома дедушкину вышиванку, которую позычила ему. Я иду к нему домой. Он меня скручивает, силой раздевает и привязывает к кровати. Нет, не насилует. «Просто» делает больно физически. Я чувствую себя бессильно от того, что не могу никак повлиять на ситуацию. Он фотографирует меня голой и грозится выложить снимки в интернете. Я еще долго боюсь рассказывать о том, что он со мной делал, потому что боюсь фото в интернете. А боюсь я за то, что очень стесняюсь своего тела (смешно вспомнить теперь)»

«Мне 10. Село, печка. Бабушкин сосед зашел по каким-то делам. Сел рядом, гладит по коленке и выше. У меня ступор, я не знаю, что делать.

Мне 13. То же село. Я провела вечер на дамбе с ребятами, которых я знаю уже не один год. Ничего особенного не делали. Сидели и болтали. Прощаюсь, иду домой. Понимаю, что часть ребят идет за мной.

Следующая картинка: я в ближайших кустах, с меня пытаются стянуть трусы. Я активно отбиваюсь. На этом и закончилось. У них не получилось, а после все свели в игру. Да и все относительно дети были 13−16. А я сделала вид, что ничего страшного.»

«Мне 12 или 13, мы с родителями и братом на базе отдыха то ли под Одессой, то ли под Бердянском. Деревянные домики и душевые по углам базы. Еще до обеда после пляжа я пошла в душ смыть песок и воду. Мама почему-то не пошла, но и что могло случиться в душевой за 200 метров от домика, среди дня на людной базе.

Но никого в душе не оказалось. Я разделась и стала мыться в дальней от двери кабинке. И в женскую душевую зашел голый мужчина. Зажал меня в углу и стал трогать за все места. Повезло - через пару минут завалилась ватага теток. Урод быстро выбежал. Потом мой папа долго искал его по базе и соседним. Так и не нашел.»